О дети Адама,
глаза ваши – не помощники на пути к Истине,
не ведут к Нему ни язык, ни речи ваши.
Ваш слух – источник огорчений,
а руки и ноги лишь повергают вас в смятение.
Истинное тружение связано с сердцем.
Стремитесь же к обретению пробужденного сердца,
ибо лишь оно одно не нуждается ни в чем.
Рабия
Проведя всю ночь в бестревожном сне и проснувшись
в пятницу утром, после праздника, который длился три дня,
эмир Басры всё же чувствовал себя совершенно разбитым. Он
представил себе бесконечную вереницу дел, как всегда, ожидающих
его: встречаться со своими советниками, часами выслушивать
их болтовню, разрешать пустячные споры, примирять мелочные
интересы. Сегодня у него не было на это сил. Плотно зажмурив
глаза, он попытался выкинуть всё это из головы. Но заботы
не отступали. Он ведь был эмир – как и его отец до него.
Так уж ему было назначено, и никуда от этого не деться.
Был, правда, один способ, но к этому он был не совсем готов.
по крайней мере сейчас. Он натянул на себя тонкую накидку
и прочел молитву. Всё было не так уж скверно. Дела подождут
и до завтра. А завтра, Бог даст, он будет чувствовать себя
получше.
И когда он вновь улегся в постель, почивая
среди шелковых подушек, на мягких перинах, он в виде исключения
решился опустить исполнение своего обещания – а он дал обет
каждую пятницу возносить Пророку четыреста благословений.
Он досадовал на свою слабость, но мягкое
ложе убаюкивало его сожаление, и скоро он уже спал.
* * *
В ту же послепраздничную пятницу, в ночь,
нищий портной старался изо всех сил хоть чем-то помочь своей
жене. Хоть она и родила ему троих детей, похоже, что этот,
четвертый, давался с неменьшим трудом, что и первый. Худо-бедно,
но они как-то перебивались до этого. А что с ними будет
теперь?
– Как бы добыть огня? Так хочется увидеть
новорожденную. Сходи к соседям, попроси у них светильник
и немного масла. Может, они не откажут нам.
Портной был бы рад исполнить просьбу жены,
но он дал обет никогда ничего не просить у сотворенных Богом
существ. Мог ли он нарушить его? Но он не стал перечить
жене, а молча вышел и тихонько постучал к соседям, но не
получив ответа – на что он и надеялся – вернулся к жене
и сказал, что у соседей все спят.
С тяжелым сердцем улегся портной рядом
с женой и забылся сном. Во сне ему явился Пророк.
– Не тужи, – ободрил он его. – Ты благословен
дочерью, которая станет великой святой, ходатаем за семьдесят
тысяч душ из моей общины. Завтра отправь письмо эмиру Басры.
Напомни ему, что он дал обет возносить мне каждую ночь сто
благословений, а в ночь на пятницу – четыре сотни. В эту
же пятницу он пренебрег обещанием, и потому ему надлежит
уплатить во искупление cего сотню динаров в твои руки.
На рассвете портной проснулся и в слезах
записал всё, что повелел ему Пророк. Сказав жене, что ему
надо уйти, он отправился ко двору эмира. С трепетом, но
уверенный в праведности своей миссии, он передал письмо
из рук в руки казначею. Тот прочел его, отрицательно затряс
головой и отказался дать ему ход.
– Это же нелепость, бредни безумца, – кричал
он, потрясая письмом перед его носом. В этот момент появился
эмир. Осведомившись, в чем дело, он сам прочел письмо.
По мере того, как он читал его, он всё
больше менялся в лице. Слегка придя в себя, он сказал казначею
официальным тоном:
– Это не безумец, отнюдь. Бог свидетель,
всё, что здесь написано, – чистая правда. Лишь Пророк мог
знать о моем обете. И потому повелеваю: по причине того,
что Пророк соизволил вспомнить обо мне, раздать нищим десять
тысяч динаров, и четыре сотни динаров отдать этому человеку.
Однако, к изумлению эмира, портной начал
отказываться от этих денег, сказав, что ему причитается
лишь сто динаров, о которых упоминал Пророк.
– Скажи мне, – спросил эмир, – на что пойдут
эти деньги?
– Мы бедные люди, моя жена и я. У нас трое
детей, а сейчас жена родила и четвертого. Мы так и назвали
девочку – четвертая (ар-Рабия). Потому-то я и здесь. А теперь
мы сумеем прокормить детей. Это будет нам поддержкой.
– Если у тебя и у твоих детей вновь возникнет
нужда в чем-либо, немедленно дай мне знать.
Портной поблагодарил эмира и ушел с сотней
динаров, которые незаметно и быстро разошлись на то, на
сё.
* * *
Неделя за неделей голод пожинал свою жатву.
Люди либо покидали Басру, либо умирали. В маленьком домишке
одного из беднейших кварталов города две сестры молча сидели
друг против друга. Наконец одна из них заговорила:
– Ты же знаешь, у меня нет выбора. Я оставалась,
когда мать и отец умерли. Я оставалась, когда ушли наши
сестры. Но теперь я должна уйти.
– Я понимаю.
– Пойдем со мной. Тебя здесь ничего не
держит. Кто знает, что может случиться, когда ты останешься
одна? Тебе лучше отправиться со мной.
– Я не могу. Точно так же, как ты не можешь
остаться.
– Может быть, Господь приглядит за тобой.
– И за тобой тоже.
Рабия поднялась и поцеловала сестру в щеку.
Они обнялись, и сестра собралась уходить. Рабия видела свою
сестру в последний раз. Теперь она воистину оставалась в
деснице Божьей, и сердцем она знала, что так оно и было.
* * *
По улицам Басры женщинам ходить в одиночку
было небезопасно. Но рабыня могла об этом не беспокоиться.
Она была чужой собственностью и не принадлежала себе.
На базаре Рабия обратила внимание на человека,
который пристально смотрел на нее. Она не обеспокоилась
этим – на нее и до этого поглядывали мужчины. Но когда она
заметила, что он следует за ней по улице, она прибавила
шагу. Мужчина тоже пошел быстрее. Рабия бросилась бежать.
Она бежала так быстро, как могла, пока, споткнувшись, не
покатилась в пыль, сломав себе запястье. Лёжа в пыли, она
заплакала.
– О Боже, я всем чужая, без матери, без
отца, беспомощная узница, проданная в рабство непорядочным
человеком, а теперь у меня сломана рука. Всё это не огорчает
меня. Желаю лишь одного – чтобы Ты оставался мною доволен.
– Не горюй, – услышала она незримый голос.
– Придет день, и ты достигнешь такой ступени,
что и ближайшие к Богу на небесах вострепещут.
Вняв этому голосу, Рабия вернулась в дом
своего хозяина. Днем, когда она занималась по хозяйству,
она постилась, а ночи напролет молилась. Как-то вечером
хозяин услышал плач и решил выяснить, в чем дело. Он увидел
Рабию лежащей на полу ничком, в молитвенной позе.
– О Боже, – изливала она свою душу пред
Господом, – Тебе ведомо, что лишь одно желание таится в
моем сердце – полностью подчиняться Твоим повелениям. Если
бы это было в моих силах, никогда, даже на миг, не прерывала
бы я своего служения Тебе. Ты сделал меня собственностью
одного из творений Своих, и потому лишь в этот поздний час
я прихожу служить Тебе.
Услышав все это, хозяин потихоньку вернулся
к себе.
– Такая женщина не заслуживает участи рабыни,
– подумал он. Утром он призвал ее к себе и объявил, что
она свободна.
– Если ты пожелаешь остаться здесь, мы
все будем служить тебе. Если же нет, то ты свободна идти
куда пожелаешь.
Рабия сказала, что уходит, поскольку хочет
быть свободной в служении Господу, и удалилась в необитаемое
место.
* * *
Семь лет добиралась Рабия до Мекки, совершая
паломничество. Большую часть пути она преодолела ползком.
Семь лет она ревностно старалась всю себя посвящать только
Богу, непрестанно устремляясь к Нему в своих помыслах.
– Ты нечиста, – услышала она внезапно голос,
– что же это за искания, которыми ты столь преисполнена?
Если ты жаждешь Меня – Я явлю тебе один лишь проблеск Своей
славы и полностью уничтожу тебя.
– О Господь Всемогущий, – ответила она,
– Рабия не способна воспринять великолепие лика Твоего.
Единственное, чего я жаждаю, – это всего лишь духовной нищеты.
– “Всего лишь”? О Рабия, нищета – это бич
разрушающий, это гнев Мой, и Я помещаю его на пути тех,
кто умер для своего “я”. Я привлекаю их к Себе, и тогда.
когда меньше чем на волос остаётся между ними и Единением,
Я пускаю прахом начинания их и отбрасываю их прочь, удерживая
на отдалении. Ты же пока занавешена семьюдесятью тысячами
завес. И лишь когда избавишься ты от этих завес и приблизишься
к Пути, может, и удостоишься ты той нищеты, которой жаждешь.
И так в конце концов после всех перипетий
Рабия вновь возвратилась в свой дом в Басре, в котором она
жила многие годы.
* * *
По возвращении Рабия начала поститься.
Неделю она не вкушала пищи. На восьмой день ее нафс начал
жаловаться ей:
– Сколько еще будешь ты мучить меня? Достаточно
уж ты попостилась.
Рабия еще не успела ответить, как в дверь
постучали. Она открыла. Женщина принесла ей корзинку со
снедью как подношение. Рабия приняла ее подношение, посчитав
это за знамение Божие. Она вышла за свечой, а когда вернулась,
оказалось, что кошка полакомилась принесенной снедью. Примирившись
с утратой снеди, она решила попить воды, тем самым смягчив
свой строгий пост, как она делала в предыдущие вечера, и
повернулась, чтобы взять кувшин. В это мгновение свеча потухла.
В темноте Рабия взяла кувшин, но тут ручка у кувшина отвалилась
и вода разлилась. Со вздохом Рабия воззвала к Господу:
– О Господи, почему Ты так поступаешь со
мною?
– Если тебе угодно, все мирские блага прольются
на тебя, – раздался голос. – Однако взамен этого твой любовный
недуг к Нам покинет твое сердце. Любовный недуг и мирское
процветание не могут соседствовать в одном сердце. У тебя
есть цель, и у Нас она есть. Наша цель и твоя не способны
объединиться в одном сердце.
Услышав это, Рабия ожесточила свое сердце
против мирского и поклялась никогда более не жаловаться
на свое положение.
* * *
Каждый день пополудни Рабия выходила и
гуляла по берегам Тигра. Иногда, возвращаясь домой, она
заходила купить еды – если не постилась в это время. Однажды,
когда она проходила по базару, ей встретился ее старый знакомый,
которого она знала смолоду. Его голова была обмотана тряпкой.
– Что это ты повязал на голову? – спросила
она его после приветствия.
– Да вот несколько дней голова раскалывается
от боли. Жизнь превратилась в сущий ад.
– Слушай, а сколько тебе сейчас лет?
– Тридцать.
– И всё это время с тобой всё было в порядке?
Или же тебя одолевала боль и недомогания?
– Я был здоров как бык и никогда не болел.
– И за тридцать лет тебе ни разу не пришло
в голову поблагодарить Господа за отменное здоровье? Теперь
же из-за пустячной головной боли ты накрутил эту тряпку
причитаний вокруг своей головы?
Пристыженный укорами Рабии, человек повесил
голову.
– Я благодарен тебе за то, что ты указала
мне на мою неблагодарность. Могу ли я со своей стороны что-нибудь
сделать для тебя?
Рабия за несколько месяцев скопила четыре
дирхема, на которые собиралась купить шерстяное одеяло.
Но самой ей не хотелось иметь дело с торговцами. Теперь
же случай благоприятствовал ей.
– Есть одна вещь.
– Ты только скажи что.
Рабия объяснила, в чем дело, и отдала четыре
дирхема. Он уже было ушел, но затем вернулся.
– Забыл спросить тебя: ты предпочитаешь
светлый цвет или темный?
Забрав у него деньги, Рабия бросила их
в воды Тигра:
– Одеяло еще и не куплено, а уже стало
причиной разногласий и смятения. Мне следовало быть осмотрительней.
Расставшись со знакомцем, Рабия отправилась
домой. По пути она задержалась, чтобы купить еды на те деньги,
которые у нее остались. Тут она увидела старую женщину,
которую честил так и сяк богатый торговец.
– Ты никчемная карга, – кричал человек,
– ни на что ты не годна, как только объедать меня и зря
занимать место. Совсем ты зажилась. Убирайся с глаз моих,
и чтобы я больше тебя никогда не видел.
– Но что же будет со мной? – причитала
старая женщина.
– До этого мне нет никакого дела, – и человек
повернулся и ушел, оставив ее посреди базара.
– О Боже, что же мне теперь делать? – простонала
женщина. – Мне некуда идти. Я всего лишь бедная, беспомощная
старуха. Кто озаботится мною?
– Ты озаботишься мною, – Рабия подошла
и взяла женщину под руку.
– Что это значит? – спросила та озадаченно.
– Я тоже одинока среди сотворенных существ.
Но у меня есть дом, хоть он и невелик. Пойдем-ка ко мне,
ты будешь мне наперсницей и компаньонкой. Господь не оставит
нас.
– Уж не смеешься ли ты над бедной старухой?
– Пойдём-ка, чтобы нам вернуться домой
до темноты.
– Как милостив Господь!
– Даже больше, чем ты думаешь.
* * *
Однажды, когда они были дома, старая женщина
оглядела нехитрое убранство их жилища – кувшин с отбитой
ручкой, тростниковую циновку, кирпич, который служил Рабие
изголовьем вместо подушки – и вдруг внезапно поняла, с кем
она живет под одной крышей.
– Ты... ты такая... Ты же святая, Рабия.
Вся твоя жизнь – нескончаемый пост и молитва.
– Для меня это естественно.
– Да, именно так, Рабия, – сказала женщина
и замолчала, как бы ощущая вкус этого имени.
– Можно, я спрошу тебя?..
Рабия прикрыла глаза и кивнула.
– Как ты думаешь, что из того, что ты соблюдаешь,
зачтется тебе пред Господом?
Рабия со вздохом прошептала:
– Боюсь, всё, что я делаю, будет свидетельствовать
против меня.
– Может быть, ты наставишь меня, дашь совет?
– Скрывай свои достоинства так же, как
стараешься спрятать свои недостатки. А теперь отправляйся-ка
спать, ты выглядишь усталой.
– А как же ты? Ты идёшь?
– Я чуть задержусь. А ты иди, не хочу беспокоить
тебя.
Окончив ночной намаз, Рабия тихо выбралась
через окно своей комнаты на крышу. Здесь она расстелила
свою циновку для молитвы и преклонила колени.
– О мой Повелитель, – обратилась она к
Господу, – звезды мерцают, все глаза укрыты сном, за запертыми
вратами спят правители, сплетают объятия влюбленные, празднуя
близость. Я же одинока пред Твоим ликом.
Ниспошли недругам Своим дольнее какое пожелаешь.
Ниспошли друзьям Своим горнее какое пожелаешь. Мне же довольно
и Тебя Самого. Единственное радение моё, единственное желание
в этом мире – помнить Тебя, а в том мире – узрить лик Твой.
Вот и весь мой достаток, и да свершится воля Твоя. Почти
же мое сердце Своим присутствием – или приими мои молитвы,
переполняющие сердце. Единственное желание моё – любить
Тебя.
Рабия молилась до рассвета.
Перед зарею она заплакала:
О Боже! Еще одна ночь на исходе, наступает
новый день. О если бы Ты дал мне знать, приемлемо ли для
Тебя мое ночное бденье, довольствоваться мне или печаловаться?
После утреннего намаза Рабия свернула свою
циновку для молитв и сошла вниз – готовиться к наступающему
дню.
* * *
Шло время, и постепенно люди начали почитать
Рабию как святую, хотя сама она и думать не думала о том,
как люди относятся к ней. В то же время, как это нередко
происходит в таких случаях, нашлись люди, которые негодовали
на нее. Некоторые говорили: она ведь женщина, а разве женщина
может достичь высокой степени духовности? Других интересовали
мотивы ее поведения. “Такая женщина, – говорили они, – создает
лишь шумиху вокруг себя, чтобы привлечь к себе внимание”.
Однажды несколько человек из тех, кто насмехался
над ней, решили испытать ее. Утром они подошли к ее дому,
одетые в потрепанные плащи пилигримов. У дверей их встретила
компаньонка Рабии, она сказала, что ее хозяйка совершает
утренний намаз, и предложила подождать, пока та завершит
молитвы. Те в ответ сказали, что они-де – паломники, идут
от горы Ливанской и проделали путь до Басры, чтобы увидеть
Рабию. Выслушав их, служанка воскликнула:
– О богомольцы, столько слез я пролила,
соболезнуя своей хозяйке, что глаза мои заболели и зрение
ослабло. Подуйте, прошу вас, на эти болящие глаза, чтобы
милостью вашего паломничества зрение вернулось ко мне.
Дело зашло слишком далеко, и отступать
было поздно – пришлось мнимым паломникам подуть в глаза
служанки. К их изумлению, глаза тотчас исцелились и зрение
восстановилось. Служанка, не утерпев, побежала к Рабии,
чтобы рассказать ей о чудесном исцелении, дарованном ей
через паломников.
Те, однако, понимали, что они-то здесь
ни при чем, и что лишь Богу под силу такое чудо. “Господу
лишь по плечу сие. Мы же – просто-напросто лжецы” , – сказал
один из них, и прочие согласились с ним. “А представьте
себе, что бы открылось нам, если бы мы пришли сюда искренне!”
* * *
Эмир сидел в присутствии, когда стражники
ввели вора.
– Что с ним такое? – протянул эмир без
интереса, одолеваемый скукой.
Один из стражников шагнул вперед и, поклонившись,
обратился к эмиру:
– Ваше высочество, этот человек говорит,
что он вор, многих ограбил и обобрал немало домов. Теперь
же он хочет порвать со своим прошлым и загладить свою вину.
Поэтому он здесь. Мы не знаем, что с ним делать.
– Никогда не видел ничего подобного.
Эмир повернулся к человеку и взглянул на
него.
– Скажи мне, что подвигло тебя к такому
решению? Должно случиться что-то особенное, чтобы человек
отважился на подобный шаг.
– Ваше высочество, произошло нечто столь
необыкновенное, что даже теперь мне трудно говорить об этом.
– Эмир повелевает тебе рассказать.
– Как вам угодно. По соседству со мной
живет некая женщина со своей пожилой наперсницей-компаньонкой.
Я решил, что они будут легкой добычей. Я простой воришка,
и мой план был незатейлив – забраться ночью в дом и забрать
всё, что сумею унести. Несколько дней назад я так и сделал
– и не обнаружил в доме ничего, кроме чадры этой женщины.
Когда же я хотел выйти, невидимая сила
воспрепятствовала мне. Взволновавшись, я бросил чадру –
и выход тотчас открылся. Я подхватил чадру и поспешил было
выйти – но путь снова был закрыт.
Семь раз я проделывал это, покуда не услышал
голос из незримого: “Рабия – слуга Наша. Годами она препоручала
Нам себя. Сам дьявол опасается заглядывать сюда – простому
ли воришке вроде тебя лишить Рабию ее чадры? Поди прочь,
плут. И помни: если друг и засыпает, иной Друг неусыпно
бдит”.
После этого я решил оставить свое ремесло
и попытаться искупить свое прошлое. Вот почему я здесь.
Эмир почувствовал озноб, словно на него
дохнуло ледяным ветром. Он опять обратился к пришедшему:
– Ты сказал “Рабия”?
– Да, так назвал ее голос.
– Невероятно!
Вряд ли это простое совпадение. Двадцать
пять лет прошло с тех пор, как он услышал это имя, и много-много
раз за эти годы он мысленно возвращался к тому случаю. Он
еще помнил бедного портного, который принес ему послание
от Пророка. Да и мог ли он забыть об этом? А теперь дочь
этого портного – если это действительно она – вновь дала
о себе знать, представ в виде мистической фигуры женщины,
которую оберегает сам Господь Бог. Более чем примечательно.
И эмир ощутил, что ему непременно надо
свидеться с ней.
* * *
Компаньонка Рабии готовила ужин. Она как
раз шинковала лук, когда в дверь постучали. Она открыла
– и что же: на пороге стоял эмир, его визирь и свита.
– Я хотел бы повидать женщину по имени
Рабия. Она живет здесь?
– Д-да, здесь, – пролепетала она. – Я сейчас
схожу за ней. Пожалуйста, входите.
Служанка поклонилась эмиру и бочком скользнула
к выходу. У порога она споткнулась и едва не упала, но выправилась
и бросилась искать свою хозяйку.
Эмир расхаживал по комнате. Ему было непривычно
ждать – в его окружении таких проволочек не случалось. Он
уже подумывал, не отправить ли вослед за служанкой своего
визиря, когда увидел входящую женщину.
– Я – Рабия.
Эмир замер, изумленный. Он и подумать не
мог, что духовной красоте может сопутствовать столь ослепительная
внешняя красота. Казалось, что от лица Рабии исходит сияние.
– Мне сказали, что вы пожелали видеть меня.
Чего хочет эмир Басры от бедной и никчемной женщины?
– Так значит, вот благодаря кому мне было
ниспослано благословение посланием от Пророка. Я пришел,
чтобы выразить свою благодарность.
– О чем это вы говорите?
И эмир рассказал Рабии про сон ее отца
и про его приход к нему, закончив упоминанием о том, что
ее отец принял только сотню динаров. Рабия в течение всего
рассказа не проронила ни слова.
– Я бы не приняла и этой сотни динаров.
Мне претит истребование мирских вещей у их временных владельцев.
Но ведь таково было указание Пророка, и мне понятны мотивы
поступка моего отца.
Эмир был совершенно очарован ею.
Никогда не доводилось ему встречаться с
подобными людьми.
– Вы удивительная женщина, Рабия.
Она никак не показала, что услышала комплимент.
– Скажите, а как случилось, что вы оказались
здесь и встретились со мной по прошествии столь многих лет?
Эмир пересказал историю, которую поведал
ему вор. Завершив рассказ, он чуть помолчал, задумавшись
над ним, а затем продолжил:
– Хоть мы и встретились только теперь,
я ощущаю глубокую связь между нами. Я хотел бы взять тебя
в жены. Я буду заботиться обо всем, что тебе надобно, и
ты будешь свободно отправлять свои молитвы.
– Я и сейчас свободна в своем служении
Ему – единственном желаемом мною деянии. Если бы вы отдали
мне всё, чем владеете, и тогда я не отвлеклась бы от Бога
ради человека даже и на мигание глаза.
– Так что же, выходит, я ничего не могу
сделать для тебя? Позволь мне хотя бы печься о тебе, чтобы
облегчить твою жизнь.
– Когда же это слуги Божии предпочитали
беструдность? И не Единый ли печется обо мне – так же, как
Он печется и о вас?
– Да, конечно.
– Можно ли представить, что Он позабудет
о бедных из-за их нищеты и будет помнить богатых из-за их
богатства?
– Нет.
– Ну вот. А если Ему ведомо мое положение,
так какая же нужда напоминать Ему о нем? Если таково Его
желание, так и я желаю того же.
Приняв доводы Рабии, эмир удалился. Когда
он ушел, Рабия обратилась к своей наперснице:
– Напоминай мне, чтобы отныне я никого
не принимала.
– Но почему?
– Ты слышала эту историю о воре? Боюсь,
что когда я умру, люди станут рассказывать обо мне небылицы,
приписывать мне то, чего я не говорила и не совершала –
поступки, сверхъестественные проявления. Я слышала, что
уже и так говорят, будто бы я достаю деньги из-под своей
молитвенной циновки и готовлю пищу без огня.
– Истинная правда. Еще говорят, что любая
еда и питьё таинственным образом сами появляются у тебя
в доме.
– Если бы такое вдруг открылось на самом
деле, я бы и не прикоснулась к этой пище, не будучи уверенной
в том, откуда она появляется. Тебе-то хорошо известно, что
те деньги, которые я даю тебе, чтобы купить пищи, ниспосылаемой
нам, выручены законным образом от продажи пряжи, которую
я пряду.
– Могу поклясться, что это действительно
так.
– Ты же видишь, как разрастаются все эти
преувеличения, и всё же они имеют какие-то зацепки и основания,
пусть и ложные. Потому-то я и не желаю более никого принимать,
особенно чужаков.
– Я поняла.
Рабия кивнула служанке и склонила голову
в молитве:
– О Господи, ищу убежища в Тебе от всего,
что отвращает меня от Тебя, и от всего, что препятствует
мне достигнуть Тебя.
После этого она вновь уединилась.
* * *
Уже несколько недель Хасан не видел Рабию
и забеспокоился о том, здорова ли она. Он снискал в Басре
славу человека набожного и аскетичного, но возле Рабии ощущал
себя просто ничтожным. В последнее время она частенько прибаливала.
Он навещал ее и старался внушить ей, чтобы она берегла себя.
– Мастер, простите меня. Эта посылка предназначается
для вас, – один из учеников Хасана вошел в комнату, встал
на колени и положил сверток у его ног. Хасан поднял его
и улыбнулся.
– Это от Рабии. Разверни его.
Ученик раскрыл сверток. Внутри он обнаружил
свернутый платок и осторожно развернул его. В нем лежали
кусочек воска, иголка и волос.
– Непонятно, – пробурчал ученик. Он пошарил
в обертке и обнаружил записку.
– Читай.
– Здесь написано: “Хотя ты сжигаешь себя
подобно воску, ты освещаешь мир. Как иголка, снуй неутомимо,
духовно труждаясь, внешне оставаясь бесплодным. Обретя эти
достоинства, стань волосом, чтобы твое труждание не было
напрасным”. Что это значит, учитель? Похоже на бред.
Хасан усмехнулся. Прошли годы, но он по-прежнему
хорошо помнил ту, самую первую встречу с Рабией. Он горько
стенал на крыше своего дома, как вдруг раздался голос. Кто-то
окликал его:
– Что такое, Хасан? А если это всего лишь
слезы твоей дурацкой самости? Овладей же собой до того,
как это кипучее море овладеет тобой и ты утратишь в нем
себя.
Его ошеломили эти слова. Позже он спросил
у своих учеников, кто произнес их. Они сказали, то была
старая женщина по имени Рабия, и указали ему на нее.
Спустя несколько дней, бродя по берегу
Евфрата, Хасан увидел эту женщину, которая шла одна. Достав
свой молитвенный коврик, он расстелил его на воде и шагнул
на него.
– Иди, Рабия, – пригласил он. – Давай совершим
два раката намаза здесь, если тебя это устраивает.
При этих словах тень набежала на лицо Рабии.
– О мастер, – сказала она, – на рынке мира
ты тщетно выставляешь себя перед истинными искателями Реальности.
Было бы лучше вести себя так, чтобы не привлекать к себе
внимания.
Да, – подумал он про себя, – он просто
ничто рядом с ней.
– Мастер, я не понял, что значит это странное
послание. “Стать волосом”? Эта женщина воистину безумна.
– Дай Бог и мне когда-нибудь стать таким
же “безумцем”. Я следую пути аскезы, – и это всё, на что
я способен. Рабия же следует пути любви. Стать волосом значит
стать ничем и более не зрить себя. Лишь таким путем можно
на самом деле смирить себя перед Господом.
Хасан почувствовал в ученике внутреннюю
обиду, и продолжил:
– А ведь я однажды предложил Рабии руку
и сердце, ты знаешь об этом?
Ученик отрицательно мотнул головой.
– И что она ответила?
– Она сказала, что брачный договор связывает
одну личную жизнь с другой, у нее же нет личной жизни. “О
своей жизни я ничего не ведаю, – сказала она, – я живу Его
жизнью”.
– Как же ты достигла такой стоянки? – допытывался
я.
Она ответила: “Через утрату всех моих достижений
в Нём”. Так что будь осмотрительнее в своих суждениях о
Рабии. Она – одна из избранных слуг Господних. Я как раз
собираюсь навестить ее. Будет нелишне и тебе встретиться
с ней.
Хасан улыбнулся: “Возможно, ты изменишь
свое мнение о ней”.
* * *
Хасан знал, что здоровье у Рабии неважное,
но не мог и подумать, что она настолько больна. Его ученику
ее изможденное тело показалось отталкивающим. “Господи,
ниспошли мне благополучие”, – прошептал он. Внезапно Рабия
застонала.
– Что с тобой? – спросил Хасан.
– Твой ученик тому причиной.
– Я? – ученик был ошарашен, – но почему?
– Из-за твоей непонятливости. Ведь благополучие
в миру приходит, когда изгоняешь его от себя прочь. А ты
всё еще загрязнен мирским.
Чтобы уберечь ученика от большего стыда,
Хасан спросил:
– Что это за болезнь, которая точит тебя,
Рабия?
– Не так давно Всемогущий открыл мне Небеса,
и на мгновение я ощутила легкое тяготение своего сердца
к ним. Моя болезнь – следствие этой слабости. Это ревностность
Господа, наказывающего меня, форма Божественного укора.
Ученик Хасана был ошеломлен этими словами.
Он вдруг ощутил в своем сердце теплое чувство к этой женщине.
– Есть ли что-нибудь, чего бы вам хотелось
и что мы могли бы достать для вас? – спросил он.
Рабия на постели повернулась к ученику.
– Ты – ученик Хасана, и всё же задаешь
мне такой вопрос! Что же это за разговор! Ты ведь знаешь,
как дёшевы смоквы? В течение двадцати лет мне хотелось отведать
свежих смокв, я же не отведала ни единой. Я – раба, а как
поступает раб со своими желаниями?
– Пожалуйста, скажи мне, когда же такой
раб обретает довольство?
– Когда он благодарен за напасти так же,
как и за щедроты.
– Господи, удовольствуешься ли мною? –
воскликнул ученик.
– И тебе не стыдно просить Его удовольствоваться
тобою, когда ты недоволен Им?
Не в состоянии более выносить укоры Рабии,
ученик вскочил и выбежал прочь. Рабия усмехнулась, взглянув
на Хасана:
– Если бы я ответила ему правдиво – что
раб обретает довольство, лишь когда для него исчезает разница
между напастью и щедротами – столь поглощен он лицезрением
Возлюбленного, – боюсь, что твой ученик тут же и окочурился
бы.
Хасан рассмеялся:
– Он еще сыроват. У него всё впереди.
* * *
Из-за болезни Рабия в течение нескольких
недель не выходила из дома, и ее компаньонка была удивлена,
увидев ее утром одетой и ожидающей у двери.
– Что-то случилось? Отчего вы поднялись?
– Ровным счетом ничего. Я просто хотела
пройтись. Я так долго не выходила.
Служанка взяла ее под руку. Они прогулялись
по городу, зашли на базар, потом отправились домой. Неподалеку
от дома они заметили странного человека, который пристально
следил за ними. Наперсница была испугана, Рабия же подошла
к нему, но скоро вернулась.
– Кто это был, госпожа? – спросила она.
– Он сказал, что он – уничтожитель удовольствия,
похититель детей и тот, кто делает жён вдовами.
– Спаси нас Господи! И что же вы?
– Я сказала: “Почему вы упоминаете лишь
о своих плохих сторонах? Отчего бы вам не сказать так: “Я
тот, кто сводит друзей с Другом”? Он улыбнулся и ушел.
– А с чего это, как вы думаете, он появился
здесь?
– Понятия не имею. Постараюсь спросить
его об этом в следующий раз, когда увижусь с ним*.
* * *
Когда Рабия заболела, Хасан, который не
мог находиться при ней, не нашел ничего лучшего, как отменить
свои еженедельные проповеди.
Всякий раз, когда собрание с особым воодушевлением
встречало пассажи его проповеди, Хасан будто бы выискивал
Рабию в толпе и восклицал со вздохом: “О скрытая за покрывалом,
все эти страсти – тление для твоего сердца”.
Однако в ее отсутствие Хасана покинуло
всё его вдохновение.
– Мастер, люди ждут вас.
– Пускай подождут. Не думаю, что буду читать
проповедь на этой неделе, пока Рабии нет с нами.
– Но здесь так много известных людей и
важных персон. Что ж с того, что отсутствует одна старая
женщина?
Хасан бросил на ученика хмурый взгляд.
– То вино, которое предназначено для слона,
не влить в глотку муравьям. Скажи людям, чтобы расходились.
* * *
Со времени смерти Рабии прошло три дня,
а Хасан все еще не мог заставить себя выйти куда-нибудь.
Этой ночью Рабия явилась ему во сне.
– Расскажи мне, – попросил он ее, – что
произошло с тобой, когда ангелы смерти Мункар и Накир пришли
к тебе?
– Эти благородные существа явились предо
мною, – ответила она, – и спросили: “Кто Господь твой?”
– Возвращайтесь, – воскликнула я, – и скажите
Господу: среди тысяч людей Ты не забывал об одной старой
женщине, ведь Ты – это всё, что у нее было в целом мире.
Я никогда не забывала Тебя, – как мог Ты послать кого-то,
чтобы спросить меня “Кто Господь твой?”
– Может быть, наставишь меня, дашь совет?
– взмолился Хасан.
– Я там, где не существует советов. Но
если ты любишь Господа, подчиняйся Его воле. Ибо любить
кого-либо – значит полностью подчинить себя его воле, не
вопрошая “как” и “почему”.
* * *
В рассказе использованы материалы о Рабии из книги Джавада
Нурбахша “Женщины-суфии”, Нью-Йорк, Издательство “Ханака
Ниматуллахи”, 1983.
"Суфий”, № 9, весна 1991, с. 10-16
